Саввины сказки
     
	 
	  
      
		
			
				| 
				 
		  
    Наталья Авраменко
    			 | 
				
				 
	  
    Саввины сказки
    			 | 
			 
		 
	 
     
    Зарисовки из человеческой жизни зверей
     
	
	  
	Звери жили дружно. Они вместе ходили в лес, вслушивались в деревья, 
	всматривались в огонь, вливались в души друг друга, сливались с природой. 
	Они танцевали, пели хорошие песни, вернее пела Лошадь, аккомпанируя себе на 
	гитаре, а Ежик лишь подпевал, отчаянно фальшивя и при этом конфузясь. Они 
	любили гостей, а иногда и сами ходили в гости к друзьям: белке Моне и 
	бобренку Артемке. 
	  
	Редкие размолвки, причиной которых был извечный вопрос "кто больше съел?", 
	не затягивались и, слава Богу, в открытую вражду не перерастали. Все в 
	конечном итоге сводилось к сопоставительной диаграмме эгоизма. Ежик считал, 
	что Лошадка более эгоистична нежели он. И вообще, эгоцентрична и ..., но 
	дальше Ежик не хотел додумывать, т.к. это уводило в бесконечный лабиринт 
	Печали. 
	
	  
	Что думала Лошадка было не совсем ясно. Ибо она часто запиралась в себе, а 
	Ежику открывательный ключ не оставляла. Ежик пытался подобрать ключ: он 
	говорил тихим и, как ему казалось, нежным голоском всякие разные добрые 
	глупости, которые называются словами поддержки и понимания, шарил когтистой 
	лапкой по Асиной, так звали Лошадь, спинке в надежде найти хотя бы "замочную 
	скважину", прижимался холодным носиком к большим и теплым Асиным ноздрям, 
	пытаясь разглядеть, что там творится в Асиной душе, а иногда щекотал Асе 
	пятки – вдруг Лошадь забудется и выронит ключ или случайно проговорится, 
	куда он вставляется. "Узнать путь – это уже так много" – думал Ежик.  
	
	  
	Но отмычки не действовали. Запертая Ася была неприступна и недоступна. Ежик 
	сникал и соскальзывал в Уныние. Уныние было бездонным, но ежик умел падать 
	туда быстро, без шума. И тогда наступала очередь Аси искать ключик к Ежику 
	или хотя бы скважину для ключа. Ведь в скважину можно заглянуть и узнать 
	много всяких разностей о том, с кем ты живешь и кого любишь. 
	  
	 
	Имя у Ежика было большое и звучное. Он очень гордился своим именем. 
	Во-первых, потому что придумал себе его сам, а во-вторых, потому что зверей 
	такими длинными важнозвучащими именами никто не называл. Им обычно 
	перепадало три-четыре буквы. А у Ежика их было аж восемь. Восьмую букву 
	Савелий подставил себе сам – для весомости, а может быть из чистого 
	эстетства, и когда он представлялся, то обязательно говорил "Саввелий" с 
	двумя "в". И никто Ежику не перечил и не поминал орфографию и всякие там 
	анналы и аналоги. Ежику верили или просто любили. А когда любишь кого-либо, 
	то принимаешь его со всеми его глупостями, колючками и странностями.  
	Плохое настроение
	
	Лучики глаз Саввы загнулись крючочками и на них повисла Тоска. Тоска была 
	темно-серая, глубокая и гладкая, с небольшими прогалинами нежно-голубой 
	грусти. Савва внимательно рассматривал тоску, изучал ее,... она его 
	затягивала, обволакивала, а когда взгляд натыкался на нежную голубизну 
	грусти Савва начинал плакать. Слезы медленно сползали по мохнатой мордочке и 
	застывали крошечными озерцами в уголках рта. Тогда Савва их слизывал. Слезы 
	были соленными, со слегка горьковатым привкусом. Савва понял, что ему горько 
	и надо бы поесть чего-нибудь сладкого, но сладкого не хотелось. Вообще 
	НИЧЕГО не хотелось. 
	
	  
	
	Может быть надо пожаловаться Асе – подумал Ежик и тогда Ася отцепит эту 
	тоску с прогалинами грусти и выкинет ее на кладбище возле Васькиной горки. 
	Но Ася не стала выслушивать Савву. Ей было некогда. Она гуляла на Дне 
	рождения. И Савва пошел варить грибы. Помешивая в кастрюльке он думал, вот 
	придет Ася и Савва накормит ее грибами.
	 
	
	  
	
	А пока Ася будет кушать, Савва 
	расскажет ей, как ему плохо и тогда Ася сочинит для Саввы красивую песню, но 
	Ася все не шла и Савва лег спать.
	А потом пришло 
	Большое горе
	
	Зверям пришло время расставаться. А если что-то пришло, то обязательно 
	что-то или кто-то, а может и то и другое, должно уйти. И Ежик засобирался. 
	 
	
	  
	
	Правда, идти ему было некуда и не к кому. Космос Ежика не принимал- видно не 
	до конца еще прошел он свой Путь. Друга у Ежика не было. ’"Придется искать 
	себе новую Лошадку" – подумал Еж. Но он не верил... Кому нужен этот ком 
	свалявшихся иголок, черепков надежд, страха, неуверенности и боли? Ежика 
	опять бросили. "А не стать ли мне мячиком" – подумал Ежик. 
	(конец)
	Ежик написал "конец" и стал мячиком. Но мячик получился обшарпанный, с 
	размытыми красками и слегка сдувшийся. Ежик то ведь был уже не новый. А 
	кому, спрашивается, приглянется такой безликий поникший мяч. Ежик-мячик 
	вздохнул и вновь обрел свои колючки. 
	
	  
	Асе Ежик надоел. Он был уже привычный и не такой забавный как раньше. Ася 
	жаждала отливающих новизной пузырьчато-фонтанных ощущений. Асю понесло. 
	Гремя копытами, отвалив в сторону хвост, разметав уши и трепеща широкими 
	мягкими ноздрями она с бодрым ржанием мчалась за новой игрушкой. Лошадь 
	стала развязной, она курила, хамила и материлась. Морду опечатала 
	непроницаемостью. В глазах тысячами ножек плескалось безумие. Асю несло. 
	
	   
	Ася 
	забыла, что чем быстрее мчишься, тем скорее долетишь до пропасти в Страну 
	НИЧТО, и тогда, как бы она не сбавляла скорость, и не пыталась умерить зуд 
	новизны, дурман Страны НИЧТО убаюкает страсть, укачает желание, усыпит волю 
	и покорная, затихшая она вновь забредет в морок Страны НИЧЕГО. И будет 
	потерянно блуждать в этом НЕЗДЕСЬ. Цепенея от затягивающей пустоты НИКАК, 
	растворяясь в серой бездонности НЕКЧЕМУ. 
	  
	 
	А пока в этой стране завис Еж. Туда, походя, весело ржа в предвкушении 
	новых, и как ей казалось не познанных дорог, запнула его Ася. Ежик висел и 
	думал. Думал и вспоминал. Вспоминал и плакал. Иголочки его выцвели, 
	выпрямились и стали ломкими. "Это от недостатка витамина "Р"." - думал Еж. 
	Витамином "Р" была Радость. Мордочка у Ежика осунулась, сам он как-то 
	вытянулся и опал. Теперь он стал похож на уныло повисший вопросительный 
	знак. Вопросов было много. Но ответы не приходили. Наверное они заблудились, 
	а может просто у них был отпуск. Вот так и висел, никому не нужный, 
	заброшенный в Омут Депрессии Еж. 
	 
	
	  
			  
	 |